МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РЕСПУБЛИКИ
КАЗАХСТАН
Вестник Казахстанско-Американского
Свободного Университета
НАУЧНЫЙ ЖУРНАЛ
Выпуск 2
ОБЩИЕ ПРОБЛЕМЫ ФИЛОЛОГИИ
Усть-Каменогорск
2012
ББК 74.04
В 38
Республиканский научный журнал «Вестник Казахстанско-Американского
Свободного Университета» посвящен общим проблемам филологии. Тематика статей
представлена на казахском, русском и английском языках и рассматривает
лингвистические аспекты текста и дискурса, казахскую филологию, вопросы
переводоведения и лингводидактики, проблемы контроля при изучении иностранных
языков, методику обучения лексики и грамматики, методику обучения говорению и
аудированию, вопросы преподавания языков, актуальные проблемы литературоведения.
Материалы сборника адресованы научным сотрудникам, профессорско-
преподавательскому составу вузов и студентам, работникам образования.
Журнал выходит 6 раз в год.
Рабочий язык журнала – русский.
Главный редактор – Е.А. Мамбетказиев
академик НАН РК, профессор
Зам. главного редактора – А.Е. Мамбетказиев
Выпускающий редактор – Т.В. Левина
Арт-директор – К.Н. Хаукка
Редакторы – Л.Н. Котова,
А.Н. Нурланова,
Ю.В. Новицкая
Корректоры – О.В. Чумаченко,
Н.К. Тургумбаева,
М.В. Кошелева
В 38
Вестник
Казахстанско-Американского
Свободного
Университета. Научный журнал. 2 выпуск: общие
проблемы филологии. – Усть-Каменогорск, 2012. – 289 с.
В
11
)
05
(
00
4304000000
−
ББК 74.04
Журнал зарегистрирован в Министерстве культуры, информации и спорта
РК. Свидетельство о постановке на учет СМИ № 5888-ж от 11.04.2005.
Журнал включен в Перечень научных изданий Комитета по контролю в
сфере образования и науки МОН РК, рекомендованных для публикации основных
результатов диссертации по филологическим наукам.
© Казахстанско-Американский
Свободный Университет, 2012
288
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ТЕКСТА И ДИСКУРСА
Вестник КАСУ
3
УДК 81'367.333
ДИАЛОГИЧНОСТЬ КАК ФИЛОСОФСКО-КУЛЬТУРНАЯ КАТЕГОРИЯ (К
ПРОБЛЕМЕ КУЛЬТУРОСПЕЦИФИЧНОСТИ)
Котова Л.Н.
Человек живет не только в биосфере
и социуме. Среда обитания человека – сре-
да речевая, среда «определенной словесной
культуры». «В этот бушующий океан речи
погружен каждый с рождения до смерти, и
каждый ищет в этом океане, с помощью
своего и чужого слова, истины, а если не
истины, то хотя бы убедительности» [Ми-
хальская 1996, 40]. Как никогда это харак-
терно для современного этапа человече-
ской истории.
Темпы жизни постиндустриального
общества, круг явлений, объединенных по-
нятием «информационный взрыв», техни-
ческий прогресс и применение новых ин-
формационных технологий в системах мас-
совой коммуникации, их огромное и рас-
тущее влияние во всех сферах жизни мно-
гомиллионных аудиторий изменили социо-
культурную ситуацию и «культурное соз-
нание эпохи» (И.П. Ильин). Подобные из-
менения свидетельствуют о становлении
культуры нового – гармонизирующего –
типа. «Направленность ее, уравновеши-
вающая отношения мира и человека, ведет
к пониманию диалогического принципа их
бытия и взаимодействия» [Михальская,
1990, 51]. Мы наблюдаем, как практика
диалога, человеческого общения расширя-
ется до ранее никогда не свойственных ему
масштабов. При этом – как ни странно –
растет разобщенность и отчужденность
людей друг от друга, ощущение «одиноче-
ства в толпе», в целом, неестественные для
человеческой личности, социальной по
своей природе. «От органической целост-
ности цивилизации, спонтанной активно-
сти общества, мир переходит к изоляции,
разобщенности (и это – при росте уровня
коммуникации!)»,
замечает
профессор
А.Ю. Евдокимов. [Евдокимов 2008, 145].
Ему вторит протоиерей Михаил Дронов:
«нашей привычной средой стало отчужде-
ние и эгоистическое одиночество, и ложь
нам уже не кажется нравственной пыткой,
лишающей подлинных переживаний встре-
чи с другой личностью» [Дронов 2008, 30].
Однако человеку свойственно искать по-
нимания, сочувствия и испытывать радость
от их обретения. При этом «одним из глав-
ных пороков общества признан страх всту-
пать в глубокие межличностные контакты
– люди предпочитают обходиться ритуаль-
ной ложью поверхностных полуконтактов»
[там же, 36]. Можно наблюдать, как место
реального диалога все чаще занимает об-
щение с книгой: оно имеет меньше кон-
фликтогенных рисков, оно более комфорт-
но. Данный процесс в идеале – это процесс
интерактивного межличностного взаимо-
действия.
В условиях новой культурной пара-
дигмы, по мнению А.К. Михальской, ста-
новится очевидным, что «практика обще-
ния изобилует не только не решенными, но
порой даже и не поставленными, не отреф-
лексированными
наукой
проблемами»
[Михальская 1990, 51]. Прежде всего, нуж-
даются в переоценке понимание сущности
и результатов общения [там же, 56], и та-
кое ярко «культуроспецифичное» понятие,
как «эффективное (успешное) общение»,
требует уточнения. Впрочем, уточнения
требует и само понятие «диалогичности».
Речевое общение при всем разнооб-
разии своих форм включает в себя, в том
числе, диалог как интерактивное взаимо-
действие коммуникантов. Он может проте-
кать в режиме реального времени (так ска-
зать, on-line-диалог) и/или литературной
коммуникации (соответственно, off-line-
диалог), то есть диалог «автор-адресат»
через литературный текст.
Традиционно в риторике, ориентиро-
ванной на принципы, провозглашенные
еще М.В. Ломоносовым (а им, в свою оче-
редь, почерпнутые в протестантской тра-
диции), диалог понимается достаточно узко
как «обмен репликами», «элементарными
сообщениями»: «Для общества, владеюще-
го только устной речью, любой тип текста
внешне представлен как устное высказыва-
ние, переданное одним человеком другому,
т.е. любые устные тексты имеют вид эле-
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ТЕКСТА И ДИСКУРСА
Вестник КАСУ
4
ментарных сообщений. Всякое сообщение,
в свою очередь, способно вызвать речевую
реакцию собеседника в виде простого вос-
произведения услышанного (курсив мой –
Л.К.) или в виде другого, нового сообще-
ния, особым образом сопрягаемого с ус-
лышанным. Совокупность сообщений, сде-
ланных разными лицами по одному и тому
же поводу, обычно называют в филологии
диалогом, а каждое сообщение внутри диа-
лога – монологом» [Рождественский 1996,
46]. А.А. Волков несколько дополняет это
традиционное определение: «Диалог есть
совместная и разделенная последователь-
ностью реплик речь нескольких людей, в
результате которого принимается общее
решение»; «в диалогическую речь входят
отдельные монологи как развернутые и за-
вершенные по смыслу реплики» [Волков
2001, 21].
Однако в той же русской филологи-
ческой традиции можно найти и понимание
диалога, широкое настолько, что он опре-
деляется как «принцип бытия», ибо, по
словам М.М. Бахтина, «Быть – значит об-
щаться диалогически». Иными словами,
известная схема речевого акта «автор –
текст – адресат», взятая Р. Якобсоном из тео-
рии информации, приобретает онтологиче-
ские черты.
Очевидна необходимость рассмот-
реть особенности понимания диалога и
диалогичности как философско-культурной
категории в том или ином социально-
историческом контексте. Уточнение пред-
ставления о диалоге в свою очередь позво-
лит уточнить трактовку его успешности
(эффективности).
Если анализировать практику обще-
ния и разные подходы к диалогу на протя-
жении всего культурно-исторического раз-
вития человечества, то истоки сегодняш-
них проблем обнаруживаются в античной
традиции. «Аристотель, – пишет А.К. Ми-
хальская, – определив в «Риторике» трех-
членную структуру коммуникативного ак-
та, которая была впоследствии унаследова-
на теорией коммуникации, лингвопрагма-
тикой, теорией речевой деятельности,
культурой речи, был принципиально вни-
мательнее к участникам ситуации общения
– говорящему и адресату, чем это принято
в современной научной традиции и практи-
ке. Сейчас за адресатом оставлено только
одно «право» – расшифровывать, декоди-
ровать информацию, передаваемую гово-
рящим, и делать это «адекватно»; успеш-
ность же деятельности самого говорящего
стала определяться тем, насколько полно и
беспрепятственно ему удается свое сооб-
щение донести до слушающего, т.е. по ми-
нимальному уровню помех при передаче.
Такой подход отражает именно субъект-
объектный характер отношений адресанта
и адресата, порожденный культурой моно-
логического типа» [Михальская 1990, 52].
По мнению А.К. Михальской, данная куль-
тура «возникла в рамках субъект-
объектной гносеологической модели, от-
ражающей рационалистическую западно-
европейскую научную парадигму» [Ми-
хальская 1992, 58], которую называют
«картезианской» (т.к. у истоков ее стояли
Декарт и Паскаль). Данная модель опреде-
ляла научное познание (преимущественно,
на Западе) в течение последних трехсот
лет. И происходит следующее: «теория ин-
формации и теория коммуникации вос-
пользовавшись античным риторическим
представлением о структуре коммуника-
тивного акта («адресант – сообщение – ад-
ресат») вернули его современной филоло-
гии, наполнив содержанием, характерным
для культуры монологической, основанной
на примате научно-технического знания»
[Михальская 1990, 52]. Развитие именно
данного представления о речевом общении
привело к понятию «эффективности обще-
ния» «как максимальной (наиболее полной)
передачи информации от субъекта речи
(говорящего) к объекту ее (адресату)» [Ми-
хальская 1992, 58].
Данный подход, как уже отмечалось,
характерен для американской риторики.
О.П. Брынская называет ее «самым совер-
шенным инструментом манипуляции об-
щественным мнением» [Брынская 1979,
22]. А.К. Михальская добавляет: «Пассив-
ная роль адресата, которым манипулирует
автор сообщения, проявляется наиболее
откровенно в такой области, как реклама»
[Михальская 1990, 52]. В парадигме куль-
туры монологического типа, если и пред-
полагается «активность» адресата, то она
сводится лишь к пониманию, воспроизве-
дению, анализу полученного текста. Для
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ТЕКСТА И ДИСКУРСА
Вестник КАСУ
5
этого, конечно, говорящий должен обеспе-
чить «такой «облик» средства общения,
который адресат мог бы правильно декоди-
ровать» (Срв. приведенную выше точку
зрения на этот счет Ю.В. Рождественско-
го). Несмотря на то, что уже раздавались
призывы «реабилитировать адресата», «не
исключать адресата из внимания» (Я. Са-
бол), субъект-объектные отношения автора
и адресата продолжают превалировать.
А.К. Михальская замечает, что эти же тен-
денции в советской лингвистической тра-
диции прослеживаются «в учении о ком-
муникативных качествах речи» [Михаль-
ская там же, 53]. Так, в частности, Б.Н. Го-
ловин утверждает: «задача заключается в
том, чтобы в сознании слушателя (читате-
ля) возникла такая же информация, кото-
рую выражал говорящий (пишущий)…И
чем больше это сходство, тем полнее и
лучше осуществлены коммуникативные
задачи» [Головин 1998, 23]. В этом случае
остается лишь разобраться с видами мо-
дальности отдельных высказываний. Ю.В.
Рождественский называет «три главней-
шие»: побуждение, вопрос, повествование.
«В этих модальных формах речи текст все-
гда предполагает второе лицо в виде кон-
кретного адресата – участника коммуника-
ции, совмещенного с говорящим в про-
странстве и времени» [Рождественский
1996, 48]. Б.Н. Головин далее пишет: «Если
речь, захватывая различные области созна-
ния слушателя или читателя, подчиняет его
автору (курсив мой – Л.К.), такая речь
действенна» [там же, 28] (в данном случае
такой параметр речи, как «действенность»,
вероятно, может рассматриваться как си-
ноним «эффективности»).
Подобная трактовка может быть дана
лишь с позиций все тех же субъект-
объектных отношений, или с позиций мо-
нологического подхода. Итак, по мнению
Б.Н. Головина, в процессе общения от уча-
стников, получивших информацию, требу-
ется, чтобы они ее «одинаково осмыслили
и выработали к ней одинаковое отношение,
одинаково ее оценили» в результате чего
должны быть сведены «к минимуму разли-
чия информации, зависящие от несовпаде-
ния работ двух сознаний» [там же, 36-37].
Это позволяет А.К. Михальской сделать
вывод о том, что в данной парадигме
«идеалом речевой коммуникации предстает
максимальное уподобление адресата гово-
рящему, т.е. в пределе такой говорящий, с
которым в одно целое слит его слушатель.
И остается в «коммуникативной дуге» не-
кая одинокая фигура – воплощение моно-
логического взгляда на мир и общение,
причем «дуга» эта естественным образом
превращается в замкнутый круг» [Михаль-
ская 1990, 54].
Этот монологический «идеал» имел
возможность утвердиться и проявиться, к
примеру, в период «развитого социализма».
«Право на речь» (т.е. власть) имел только
один говорящий; существовала единствен-
ная эталонная форма выражения одного
образцового содержания (вспомним беско-
нечное цитирование, ставшее нормой)»
[там же]. На долю адресата оставались
«продолжительные аплодисменты» и «вос-
произведение». А.К. Михальская рассуж-
дает далее о том, что, даже признавая
«плюрализм», мы (с нашим укорененным в
монологизме сознанием) «склонны и плю-
рализм понимать все в том же монологиче-
ском ключе: допуская существование раз-
личных взглядов на предмет, возможность
открытого словесного их выражения, мы,
кажется, видим, каждое мнение закончен-
ным, замкнутым в себе, бессознательно
исключая потенциальную его открытость,
незавершенность, способность к развитию
и взаимодействию с другими. Так «плюра-
лизм» предстает как набор синхронных, не
соприкасающихся друг с другом монологов
о мире» [там же]. Одним из проявлений
подобного понимания, автор считает осо-
бенности научного дискурса: «в связи с
определенными социальными причинами
изменился и принятый образец, идеал даже
научной речи – системы довольно консер-
вативной. Обращение к лучшим текстам
научных работ дореволюционного периода
и 20-х гг. XX в. (выше автор приводит в
пример язык исторических сочинений
Ключевского и Соловьева и цитирует А.Ф.
Лосева
1
– Л.К.) удивляет современного
1
А.Ф. Лосев говорил: "Жаль, что мои
книжные редакторы охотятся за разговор-
ными словечками и оборотами, искореняют
их как сорняки. Не понимают! Ведь попу-
лярно, беллетристично изложенный пред-
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ТЕКСТА И ДИСКУРСА
Вестник КАСУ
6
читателя, уже приученного редактурой к
усредненной, сглаженной, абстрактной,
невыразительной псевдонаучной и псевдо-
академической речи. "Редактура", приво-
дившая научные тексты в соответствие с
речевым идеалом, царящим в этом социу-
ме, была только одним из проявлений "пу-
ризма" как формы языковой политики, на-
саждавшейся в эпоху тоталитаризма и за-
стоя. А языковая политика — это именно
та деятельность государства, которая наса-
ждает соответствующий этому государству
тип речевого идеала. Государство, "творя"
жизнь людей, "заботится" и об их речи»
[Михальская, 1996, 46-47].
Подобное понимание процесса рече-
вого взаимодействия отражает, по мнению
А.К. Михальской, «тот тип культуры, кото-
рый человечеством уже преодолевается и
который основан на монологическом вос-
приятии мира и монологической речи о
нем» [там же, 51]. На смену ему идет куль-
тура нового типа с ее гармонизирующим
характером, эксплицирующая диалогиче-
ский принцип бытия человека и его взаи-
модействия с миром. «Гносеологический
аспект этих изменений можно охарактери-
зовать как осознанный, отрефлексирован-
ный переход от субъект-объектных отно-
шений к отношениям субъект-субъектным»
[там же].
С изменением социокультурной си-
туации изменился характер человеческого
общения – оно становится более демокра-
тичным и более «диалогичным»: «ценится
умение установить контакт с аудиторией,
найти в ней живой отклик, вызвать у слу-
шателей ответные размышления по поводу
обсуждаемого предмета. Выступление (в
отличие от традиционной речи спикера в
английском парламенте как «спектакля од-
ного актера» – Л.К.) начинает напоминать
античную диатрибу – монолог, имитирую-
щий диалог, только направляющий мысль
слушателя в нужную сторону, подводящий
его самого к активно добытому выводу»
[там же, 54].
Новой культуре свойственно макси-
мально широкое понимание диалога, бе-
рущее начало в концепции М.М. Бахтина,
мет не становится от этого менее научным"
(Мастера красноречия. – М., 1991)
согласно которой «…диалогические отно-
шения – явление гораздо более широкое,
чем отношения между репликами компози-
ционно выраженного диалога, это – почти
универсальное явление, пронизывающее
всю человеческую речь и все отношения и
проявления человеческой жизни, вообще
все, что имеет смысл и значение» [Бахтин
1979, 56].
М.М. Бахтин подверг научной реф-
лексии то, что в литературе сделал Ф.М.
Достоевский, и что сам он назвал «подлин-
ным диалогом». Ф.М. Достоевским был
«открыт» мир подлинного диалога. Именно
в его творчестве сознание автора «чувству-
ет рядом с собою и перед собою равно-
правные чужие сознания [героев – Л.К.],
такие же бесконечные и незавершимые, как
и оно само. Оно отражает и воссоздает не
мир объектов, а именно эти чужие созна-
ния с их мирами, воссоздает в их подлин-
ной н е з а в е р ш и м о с т и (ведь именно в
ней их сущность). Но чужие сознания нель-
зя созерцать, анализировать, определять
как объекты, как вещи,– с ними можно
только д и а л о г и ч е с к и о б щ а т ь с я .
Думать о них – значит г о в о р и т ь с
н и м и (везде подчеркнуто автором –
Л.К.), иначе они тотчас же поворачиваются
к нам своей объектной стороной: они за-
молкают, закрываются и застывают в за-
вершенные объектные образы. От автора
полифонического романа требуется огром-
ная и напряженнейшая диалогическая ак-
тивность…» [там же, 92]. Подобные отно-
шения признает М.М. Бахтин и между ав-
тором и читателем: «Всякий н а с т о я -
щ и й читатель Достоевского, который
воспринимает его романы не на монологи-
ческий лад, а умеет подняться до новой
авторской позиции Достоевского, чувству-
ет это особое а к т и в н о е р а с ш и р е -
н и е своего сознания, но не только в
смысле освоения новых объектов (челове-
ческих типов, характеров, природных и
общественных явлений), а прежде всего в
смысле особого, никогда ранее не испы-
танного диалогического общения с полно-
правными чужими сознаниями и активного
диалогического проникновения в незавер-
шимые глубины человека» [там же, 92-93].
Иными словами, подлинный диалог (неза-
висимо от того, кто в нем участвует) – это
ЛИНГВИСТИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ ТЕКСТА И ДИСКУРСА
Вестник КАСУ
7
взаимодействие полноправных субъектов,
а
не
воздействие
одного
(авто-
ра/говорящего, то есть активного) на дру-
гого (адресата/слушающего, то есть пас-
сивного), как на объект.
В основе принципиального отличия
подлинного диалога от диалога, который
является таковым лишь по форме лежит
модель отношений между его участниками:
субъект-субъектная в первом случае и
субъект-объектная – во втором. Доминиро-
вание тех или других в определенном куль-
турном
контексте
имеет
социально-
историческую обусловленность. Представ-
ления о том, какая модель речевого взаи-
модействия должна быть признана образ-
цовой, исторически изменчивы. А.К. Ми-
хальская находит их истоки в античности,
где сосуществовали два таких образца –
два риторических идеала, имевших прин-
ципиально разные основания. Один из них
принадлежал Сократу, другой – софистам.
«Идеал речи "по Сократу" предполагал, что
условия хорошей речи – это, во-первых, ее
истинность. Во-вторых, ее нравственность,
причем нравственность понималась как
польза для общественного, а не для лично-
го блага. В-третьих, строгая упорядочен-
ность речи в смысловом и формальном
(словесном) отношении. Идеал софистов
был иным. Первым требованием к речи у
софистов была ее "подчиняющая", манипу-
лирующая сила. Вторым – ее формальная,
словесная красота и изящество. Третьим –
ее логическая изощренность и формально-
логическая правильность. Было и четвер-
тое, связанное с первыми тремя – возмож-
ность самовыражения в речи: хорошая речь
для софиста – это прежде всего некая "са-
мореклама", "самоутверждение".
В современной отечественной рече-
вой среде, логосфере, существуют и бо-
рются, по крайней мере, три различного
происхождения и различной природы ри-
торических идеала. Первый, наиболее рас-
пространенный, так как именно он принят
средствами массовой информации, – это
идеал американский или, вернее, америка-
низированный. Он восходит к софистиче-
скому и близок к нему сущностно. Второй
– старый отечественный, русский, восточ-
но-христианский, близкий к идеалу Плато-
на и Сократа» [Михальская 1996, 42-43].
Необходимо подробнее рассмотреть
качества каждого исторически сложивше-
гося риторического идеала, но это – пред-
мет особого и серьезного разговора, кото-
рый мы оставим за рамками проблематики
данной статьи.
Поделитесь с Вашими друзьями: |